Неточные совпадения
В это время слышны шаги и откашливания в
комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к
дверям, толпятся и стараются выйти, что происходит не без того, чтобы не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания...
Г-жа Простакова (Стародуму). Хорошо ли отдохнуть изволил, батюшка? Мы все в четвертой
комнате на цыпочках ходили, чтоб тебя не обеспокоить; не смели в
дверь заглянуть; послышим, ан уж ты давно и сюда вытти изволил. Не взыщи, батюшка…
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в
комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила
дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Левин вышел из
комнаты, хлопнув
дверью. Рябинин, глядя на
дверь, с улыбкой покачал головой.
Из-за
двери еще на свой звонок он услыхал хохот мужчин и лепет женского голоса и крик Петрицкого: «если кто из злодеев, то не пускать!» Вронский не велел денщику говорить о себе и потихоньку вошел в первую
комнату.
— Сережа! — сказал славянин-гувернер, остановясь в
дверях, ведших во внутренние
комнаты. — Сами снимите.
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот у отворенной
двери, ожидая ее прохода во внутренние
комнаты.
Он не раздеваясь ходил своим ровным шагом взад и вперед по звучному паркету освещенной одною лампой столовой, по ковру темной гостиной, в которой свет отражался только на большом, недавно сделанном портрете его, висевшем над диваном, и чрез ее кабинет, где горели две свечи, освещая портреты ее родных и приятельниц и красивые, давно близко знакомые ему безделушки ее письменного стола. Чрез ее
комнату он доходил до
двери спальни и опять поворачивался.
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее
двери, вошла сама к ней в
комнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета. «Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду», кончала она.
Она молча пристально смотрела на него, стоя посреди
комнаты. Он взглянул на нее, на мгновенье нахмурился и продолжал читать письмо. Она повернулась и медленно пошла из
комнаты. Он еще мог вернуть ее, но она дошла до
двери, он всё молчал, и слышен был только звук шуршания перевертываемого листа бумаги.
— Оставь меня в покое, ради Бога! — воскликнул со слезами в голосе Михайлов и, заткнув уши, ушел в свою рабочую
комнату за перегородкой и запер за собою
дверь. «Бестолковая!» сказал он себе, сел за стол и, раскрыв папку, тотчас о особенным жаром принялся за начатый рисунок.
Сергей Иванович терпеть не мог мух и в своей
комнате отворял окна только ночью и старательно затворял
двери.
И, сказав эти слова, она взглянула на сестру и, увидев, что Долли молчит, грустно опустив голову, Кити, вместо того чтобы выйти из
комнаты, как намеревалась, села у
двери и, закрыв лицо платком, опустила голову.
Туровцын сидел с кружкой питья на высоком диване в бильярдной, и Степан Аркадьич с Вронским о чем-то разговаривали у
двери в дальнем углу
комнаты.
Они были дружны с Левиным, и поэтому Левин позволял себе допытывать Свияжского, добираться до самой основы его взгляда на жизнь; но всегда это было тщетно. Каждый раз, как Левин пытался проникнуть дальше открытых для всех
дверей приемных
комнат ума Свияжского, он замечал, что Свияжский слегка смущался; чуть-заметный испуг выражался в его взгляде, как будто он боялся, что Левин поймет его, и он давал добродушный и веселый отпор.
Мы вышли в коридор. В конце коридора была отворена
дверь в боковую
комнату. Лакей с извозчиком перетаскивали в нее чемоданы.
Он лежал в первой
комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а другой держа погасшую трубку;
дверь во вторую
комнату была заперта на замок, и ключа в замке не было. Я все это тотчас заметил… Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог — только он притворялся, будто не слышит.
Мы уселись завтракать возле
двери, ведущей в угловую
комнату, где находилось человек десять молодежи, в числе которой был и Грушницкий.
Я затворил за собою
дверь моей
комнаты, засветил свечку и бросился на постель; только сон на этот раз заставил себя ждать более обыкновенного.
Через минуту я был уже в своей
комнате, разделся и лег. Едва мой лакей запер
дверь на замок, как ко мне начали стучаться Грушницкий и капитан.
Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную
комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и
дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего.
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, в широкие сени, он встретил отворявшуюся со скрипом
дверь и толстую старуху в пестрых ситцах, проговорившую: «Сюда пожалуйте!» В
комнате попались всё старые приятели, попадающиеся всякому в небольших деревянных трактирах, каких немало выстроено по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, выскобленные гладко сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках, окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их только чихал и больше ничего.
Селифан, постоявши минуты две у
дверей, наконец очень медленно вышел из
комнаты.
Здесь Ноздрев захохотал тем звонким смехом, каким заливается только свежий, здоровый человек, у которого все до последнего выказываются белые, как сахар, зубы, дрожат и прыгают щеки, и сосед за двумя
дверями, в третьей
комнате, вскидывается со сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его разобрало!»
— Партии нет возможности оканчивать, — говорил Чичиков и заглянул в окно. Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из
комнаты не было никакой возможности выбраться: в
дверях стояли два дюжих крепостных дурака.
В задумчивости и в каком-то бессмысленном рассуждении о странности положения своего стал он разливать чай, как вдруг отворилась
дверь его
комнаты и предстал Ноздрев никак неожиданным образом.
Из сеней он попал в
комнату, тоже темную, чуть-чуть озаренную светом, выходившим из-под широкой щели, находившейся внизу
двери.
— Все это хорошо, только, уж как хотите, мы вас не выпустим так рано. Крепости будут совершены сегодня, а вы все-таки с нами поживите. Вот я сейчас отдам приказ, — сказал он и отворил
дверь в канцелярскую
комнату, всю наполненную чиновниками, которые уподобились трудолюбивым пчелам, рассыпавшимся по сотам, если только соты можно уподобить канцелярским делам: — Иван Антонович здесь?
Заметив, что закуска была готова, полицеймейстер предложил гостям окончить вист после завтрака, и все пошли в ту
комнату, откуда несшийся запах давно начинал приятным образом щекотать ноздри гостей и куда уже Собакевич давно заглядывал в
дверь, наметив издали осетра, лежавшего в стороне на большом блюде.
Но прежде необходимо знать, что в этой
комнате было три стола: один письменный — перед диваном, другой ломберный — между окнами у стены, третий угольный — в углу, между
дверью в спальню и
дверью в необитаемый зал с инвалидною мебелью.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался… хижина шатнулась…
И Таня в ужасе проснулась…
Глядит, уж в
комнате светло;
В окне сквозь мерзлое стекло
Зари багряный луч играет;
Дверь отворилась. Ольга к ней,
Авроры северной алей
И легче ласточки, влетает;
«Ну, — говорит, — скажи ж ты мне,
Кого ты видела во сне...
Незадолго перед ужином в
комнату вошел Гриша. Он с самого того времени, как вошел в наш дом, не переставал вздыхать и плакать, что, по мнению тех, которые верили в его способность предсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему дому. Он стал прощаться и сказал, что завтра утром пойдет дальше. Я подмигнул Володе и вышел в
дверь.
Когда все сели, Фока тоже присел на кончике стула; но только что он это сделал,
дверь скрипнула, и все оглянулись. В
комнату торопливо вошла Наталья Савишна и, не поднимая глаз, приютилась около
двери на одном стуле с Фокой. Как теперь вижу я плешивую голову, морщинистое неподвижное лицо Фоки и сгорбленную добрую фигурку в чепце, из-под которого виднеются седые волосы. Они жмутся на одном стуле, и им обоим неловко.
Карл Иваныч одевался в другой
комнате, и через классную пронесли к нему синий фрак и еще какие-то белые принадлежности. У
двери, которая вела вниз, послышался голос одной из горничных бабушки; я вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее ко времени. Я взялся передать манишку и спросил, встала ли бабушка.
В
комнату вошел Фока; заметив наше положение и, должно быть, не желая тревожить нас, он, молча и робко поглядывая, остановился у
дверей.
Фоке приказано было затворить все
двери в
комнате. Меня это очень забавляло, «как будто все спрятались от кого-нибудь».
Пройдя еще
комнату Мими, папа отворил
дверь спальни, и мы вошли.
Карл Иваныч рассердился, поставил меня на колени, твердил, что это упрямство, кукольная комедия (это было любимое его слово), угрожал линейкой и требовал, чтобы я просил прощенья, тогда как я от слез не мог слова вымолвить; наконец, должно быть, чувствуя свою несправедливость, он ушел в
комнату Николая и хлопнул
дверью.
Дверь скрипнула, и в
комнату вошел дьячок на смену. Этот шум разбудил меня, и первая мысль, которая пришла мне, была та, что, так как я не плачу и стою на стуле в позе, не имеющей ничего трогательного, дьячок может принять меня за бесчувственного мальчика, который из шалости или любопытства забрался на стул: я перекрестился, поклонился и заплакал.
Чем ближе подходил он к этой
комнате, тем более, по всем телодвижениям, было заметно его беспокойство: войдя в диванную, он шел на цыпочках, едва переводил дыхание и перекрестился, прежде чем решился взяться за замок затворенной
двери.
Наталья Савишна молча выслушала все это, потом, взяв в руки документ, злобно взглянула на него, пробормотала что-то сквозь зубы и выбежала из
комнаты, хлопнув
дверью.
Здесь татарка указала Андрию остаться, отворила
дверь в другую
комнату, из которой блеснул свет огня.
Раскольников вдруг заметил, что, бегая по
комнате, он раза два точно как будто останавливался подле
дверей, на одно мгновение, и как будто прислушивался…
Никого, ни единой души, не встретил он потом до самой своей
комнаты; хозяйкина
дверь была заперта.
Между тем
двери из внутренних
комнат стали опять отворяться любопытными.
То вдруг он один в
комнате, все ушли и боятся его, и только изредка чуть-чуть отворяют
дверь посмотреть на него, грозят ему, сговариваются об чем-то промеж себя, смеются и дразнят его.
Он стоял среди
комнаты и в мучительном недоумении осматривался кругом; подошел к
двери, отворил, прислушался; но это было не то.
Когда Раскольников вышел, он постоял, подумал, сходил на цыпочках в свою
комнату, смежную с пустою
комнатой, достал стул и неслышно перенес его к самым
дверям, ведущим в
комнату Сони.
Он услышал поспешные шаги Разумихина и голос его, закрыл глаза и притворился спящим. Разумихин отворил
дверь и некоторое время стоял на пороге, как бы раздумывая. Потом тихо шагнул в
комнату и осторожно подошел к дивану. Послышался шепот Настасьи...
Они стали взбираться на лестницу, и у Разумихина мелькнула мысль, что Зосимов-то, может быть, прав. «Эх! Расстроил я его моей болтовней!» — пробормотал он про себя. Вдруг, подходя к
двери, они услышали в
комнате голоса.